Справедливость богов [СИ] - Александр Иванович Антипов

Потребовалось несколько бесплодных попыток. Веки как будто приклеились.

Я застонал. С большим усилием открыл глаза.

Высоко над головой бледное небо с нависшими черепичными крышами двухэтажных каменных домов, тесно стоящих друг к другу и крепко сжимающих маленький свободный пятачок площадки. В верхних этажах от духоты настежь распахнуты окна.

Пыль и грязь. Задыхаюсь. Рот и носоглотка забиты. Пытаюсь откашляться.

Где я? Что со мной?

В следующий момент всплыло прозрачное окно. Внутри этого окна в воздухе висит множество непонятных закорючек. Увиденное озадачило.

Странные ощущения. Голова гудит, как колокол. Тело обмякло. Вода натекла за ворот. Острая боль в висках.

Лопатки окоченели на холодных булыжниках. Слегка приподнимаюсь на локтях. Поднимаю голову, чтобы оглядеться. Прозрачное окно уменьшилось вчетверо, но продолжает упорно висеть прямо над головой и сигнализировать.

Лежу прямо в луже, не в силах свободно шевелить руками.

При этом поворот на левый бок сопровождает давящая острая боль в левом виске, как прострел с арбалетного болта.

Не могу понять, что со мной случилось? Беда! Перед глазами в туманной дымке старик. Что-то жуёт беззубым ртом. Сидит на камне и жуёт. Молча жуёт и смотрит.

От острой боли закрываю глаза. Надо встать, но ноги и руки плохо слушаются. Почти не шевелятся.

Снова открываю глаза. Окно на месте. Старика нет. Кровь на кончиках пальцев. Боязливо провожу левой рукой слегка по затылку, но как бы не натолкнуться на смертельную железку в собственной голове.

Значит, упал? Так неудачно, что расшиб голову? Нет! Помогли!

Вспомнил подростка с омерзительным прыщавым лицом.

Сколько я здесь лежу?

Вся спина абсолютно мокрая. Пытаюсь крикнуть, чтобы попросить помощь. Получается несуразный хрип захлебнувшегося или крик полумёртвого петуха. Второе ничуть не лучше первого. Горло засохло и не слушается. Кричать не могу. Во рту кислота разъедающая слизистую оболочку. Страшная боль в голове. Мозги как будто пропустили через мясорубку.

Вокруг никого. Ни единой живой души. А старик? Старик призрак! Он, то появляется в моих смутных воспоминаниях, то также внезапно гаснет и исчезает.

Прозрачное окно, что поразило сначала, сменяется другим окном. Расположение многочисленных крестиков меняется. Значки выстраиваются в несколько полос и начинают мигать.

Пытаюсь лежать тихо. Закрываю глаза. Не двигаюсь. Так болит меньше. Гул в ушах сохраняется, но гудит вполсилы.

Только бы смог ходить. Только бы не остаться навечно овощем. И только бы не сдохнуть прямо здесь, на холодных булыжниках.

Люди! Помогите! Кто-нибудь слышит?

На некоторое время забываюсь.

Открыл глаза. Закорючки в воздухе в таинственном окне продолжают мигать.

Раннее утро. Заметно похолодало. Из прохожих никого.

Лежу в той же позе. Жду. Надо встать или хотя бы сесть.

Сколько прошло времени, когда очнулся? Ничего не знаю. Час? Два? Пять? Может день? Почему я здесь? Не знаю.

Что всё это может значить? Что, в конце концов, происходит? Если бы кто-нибудь… Ну, хоть кто-нибудь мог мне хоть что-то рассказать!? О, боги!

По-прежнему лежу с закрытыми глазами. Шевелиться — смерть. Лежать на спине лучше, так, по крайней мере, не задохнусь. Лужа, по всей видимости, неглубокая.

Ещё раз ощупываю себя рукой. На животе крови нет. Кажется, на теле нигде ран нет. Только голова. Затылок. Рана величиной с кулак? А может быть меньше? С монету? Какая разница, если и та и другая рана смертельна.

Что я себя утешаю? Умер, значит умер. Жив, значит жив.

Это окно что-то вроде надгробной надписи. Читать я не умею, но моё самолюбие такой расклад тешит. Одно настораживает, почему это надгробие прозрачное и почему сквозь него всё видно, как сквозь слюду или бычий пузырь, а также, почему оно висит в воздухе?

Память понемногу возвращается. Глаза открывать боюсь, как бы не потерять тонкую ниточку реальности. Вот оно как!

Снова старик. Смотрит на меня и жуёт беззубым ртом. Сидит на камне и вдруг падает.

Жестокий мир!

И, конечно, никому в мире нет до меня никакого дела. Некому позаботиться о юноше, оказавшемся с проломленной головой на улице. Кто я? Сирота. Уже лучше! Живу в заброшенных бараках в дальних районах города. Это там где находят приют портовые нищие. Питаюсь, чем придётся. Сплю, где попало. Хоть что-то! Ни у кого не вызываю ни жалости ни сочувствия! Как вот этот одинокий нищий старик!

Что ему до меня? Как и мне до него?

Таков жестокий мир!

Но как я здесь оказался? Почему?

Вспомнить не получается. Отвлекает боль. Вспоминать мучительно больно. С болью поднимаю руки. Одну руку, затем вторую. Усилием воли сжимаю окоченевшие кулаки. Значит, сухожилия не перебиты. Ноющая взрывающая боль пронзает виски ещё раз. Значит, жив.

Прозрачное окно между тем приближается к самому кончику носа, а случайно задетый пальцами правой руки край светлого окна с крестами, убирает окно совсем.

От усилия поднять затылок, теряю сознание. Всё вокруг бледнеет и кружится. В глазах вертится цветная карусель. Круговорот затягивает всё глубже.

Вновь мучительно прихожу в себя. Разбит, словно корыто.

Раннее утро. Пустынная улица. Напротив таверна. Над дверью торчит метла. На гвоздь надета деревянная кружка, перевёрнутая вверх дном. Кажется, я там когда-то был…

Дверь таверны внезапно открывается. На пороге стоит человек в безразмерном балахоне с накинутым капюшоном. Машет рукой. Вокруг никого. Значит, мне. Зовёт. Приглашает к себе в таверну!

Может, показалось?! Или приснилось? Не пойму я что-то. Вот, если бы встать!

Пытаюсь. Не получается.

Веду рукой по карманам. Засаленный жилет. Рваные холщовые штаны с дырками на коленках. Стоптанные башмаки на босу ногу от помершего угольщика. Этот угольщик как сейчас вижу — вечно улыбающийся абсолютно лысый суетливый такой типчик. В кармане жилета пусто. Целый карман только один. Левый. В штанах карманов нет. Мне нечего класть и у меня нечего красть. Искать что-то бесполезно. Вора опасаться не приходится.

Чуть приподнимаю спину над лужей. Осторожно веду второй рукой по затылку с запёкшейся кровью. Арбалетного болта нет! И то — хорошо! Дырки нет! Уже отлично! Ощупываю шишак. Рана едва затянулась. Кровь больше не хлещет. На кончиках пальцев остаются сгустки слегка затвердевшей сукровицы. Сажусь. Под задницей гладкие камни.

О, боги! Мне удалось!

Человека в капюшоне, что звал меня в таверну, нет.

На голову сзади, как будто давит гранитная плита. Возможно, одна из крыш домов съехала сверху на меня и чудом не придавила.